| » Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
Главная » 2010 » Апрель » 16 » коварство и любовь
|
Рассказ непосредственно стыкуется с предыдущим, т.к. вся книга рассказов задумана как единое целое, где повествование идет по кругу, а темы и образы переходят по цепочке из текста в текст.Продолжаем тему женского коварства. Почему-то пишется на эту тему легко и радостно ))
Рассказ непосредственно стыкуется с предыдущим, т.к. вся книга рассказов задумана как единое целое, где повествование идет по кругу, а темы и образы переходят по цепочке из текста в текст.
Эльфы
– Человеку плохо, а она смеется. Ты жестокая, Ксения, сердца у тебя нет.
– Нет, и никогда не было.
– Шалава.
– Точно. Мама тоже меня так называла, когда была не в духе.
– Обманщица.
– Послушай, я тебе песенку спою, как раз в тему, про неверную Кармен. Гоп-стоп, мы подошли из-за угла // гоп-стоп, ты много на себя взяла…
(Дворовая окраина, мальчишки пели, до конца не понимая, о чем это. Потом кто-то из взрослых объяснил им, что песня нехорошая, и Ксения забыла ее, а сейчас внезапно вспомнилось.)
– Интересный у тебя репертуар. Но ты мне зубы-то не заговаривай, потому что Алеша уже все рассказал.
– Алеша был пьян. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, а у него ума маловато. Теперь расплачиваться поздно…
– И все-таки…
– …паасматри на звезды… Ильдарчик, я устала, честное слово. Алеша врун и алконавт с десятилетним стажем… Он сболтнул, а ты и рад. Если тебе нравится думать, что у меня с Сашкой что-то было, думай на здоровье, хотя я и обидеться могу.
– Нет, ты не понимаешь…
– Понимаю, конечно, но нельзя же быть таким ревнивым. Хочешь, пойдем туда вместе?
– Конечно, вместе.
– Вот и прекрасно, дядя Боречка тебя любит, выпьете, постреляете.
(Ксения не вполне откровенна, ей хочется пойти одной.)
– Стрелять, к твоему сведению, надо трезвым, так что или – или.
– Ладно, останемся трезвыми, хотя это будет нелегко.
– Я прослежу.
– Не сомневаюсь. Будешь дудеть мне в ухо о том, что алкоголь в больших количествах вреден для здоровья. Алеше лучше расскажи об этом, когда в следующий раз начнете меня обсуждать.
– Обиделась?
– Еще не хватало. На дураков не обижаются. – Ксения с наслаждением потянулась и перевернулась на живот, волосы упали ей на лицо, она легонько дунула на них, потом еще раз. – А давно мы у дяди Бори не были, все никак не соберемся. Боюсь, не узнаю Сашку-то. Когда его в армию провожали, мне было лет десять или двенадцать, еле упросила, чтобы за стол посадили, вместе со всеми.
– А кто тебе сказал, что он приехал?
– Сорока на хвосте принесла. Ой, я и забыла, что нам сейчас не до шуток. Не щекочи меня, пожалуйста. Лида сказала. Якобы Сашка в Нью-Йорке, работу нашел, ну и так далее – выбился в люди, купил машину, квартиру.
– Машину, квартиру… И чего только тебе не хватает, женщина… Работаю как ишак, день и ночь…
(Кажется, это их любимый номер, сейчас они разыграют его до конца.)
– Не верю, неубедительно. Разве так ревнуют? Где гром и молния? Ты добрый очень. Что же касается Сашки, то он даже не друг детства, какое там – я для него всегда была козявкой, которую он с высоты своего роста вообще не замечал. Так, шуточки одни.
– Какие еще шуточки?
– Обыкновенные. Деревенские, как мама говорила. Она не могла понять, шутит дядя Боречка или всерьез. Он меня «невестой» прозвал, это его веселило, а Сашка злился. Вот вырастет, возьму в дом, отдам за Сашу, а сам на пенсию, жуировать – у него такой припев был, воспроизвожу дословно. Ой, что-то я опять не в ту степь... Пойдем уже, а?
– Вах, запру в доме, а сам напьюсь с дядей Боречкой и перестреляю всех твоих любовников.
(Ильдар явно в хорошем настроении.)
– Надоел ты мне, Илька, эти штучки твои… прикидывается неграмотным узбеком… вот я тебя сейчас покусаю.
– Слушай, пачему сразу узыбек, да?
– Ну калмык. Эй, полегче, что ты делаешь!
– То же, что и ты – кусаюсь. Стремлюсь поглотить то, что мне не принадлежит и тем самым присвоить. Ты вкусная, вот тут и тут. Пахнешь миндальной халвой, свежей, из вощеной бумажки. Хочется облизать бумажку, но моя умная жена непременно скажет, что воспитанные люди так не делают. А я невоспитанный, совсем еще дикий, и жена у меня учительница, поучает без конца, проходу не дает. Ее высшее образование, полученное с таким трудом (еле-еле из троек выползли), давит на семью страшным грузом. У других жены как жены, а моя...
(Ильдар, его тело, смуглое на белом, идеальная модель, сказал бы любой фотограф.)
– Посмотри лучше, что ты наделал, турок. Синяк будет. Сейчас дам сдачи, прямо в глаз.
– Ох, женщина… руки связать и по одному месту. Против вас единственное средство – розги, – говорит Ильдар, целуя ее чуть выше локтя, там, где маленькое пятнышко и где непременно должен появиться синяк, раз она так решила.
(Если бы Ксения могла увидеть его сейчас, но она не видит. Для нее Ильдар всего лишь любимый муж, а значит, существо до крайности знакомое).
Ксения давно собирается встать и принять душ, но его кожа, ароматная, горячая, она не может оторваться, это как шоколадная паста – не остановишься, пока не съешь всю банку. Ему пошло бы быть ленивым и высокомерным имморалистом, носить облегающие джинсы, а на шее шнурок с отполированным клыком тигра. И перстень на мизинце, агатовый. Нет, перстень ни к чему, это дурной вкус, что-то вроде золотого зуба. Представим дело иначе – во дворике, возле тихого фонтана, беседует с другими мужчинами, перед ними блюдо с финиками и орехами, и он нехотя, длинными пальцами, как будто от скуки, берет сладкий липкий финик, а потом опускает пальцы в чашку с водой. Белые зубы, улыбается редко. Нет, пожалуй, обойдемся без восточного колорита и вообще без условностей, набедренная повязка и все, в такую-то жару.
Это я должна ревновать его, думает Ксения. Я-то ничего особенного, так себе девушка. Может быть, это и есть форма ревности – размышлять о двориках и фонтанах, и, главное, о других мужчинах. А он ну совершенно не соответствует своей внешности. Его аккуратные рубашки, всегда тщательно отглаженные, его портфель, атрибут бюрократа, с которым он разве что в постель не ложится, набитый бумагами, переводные статьи, реферативные материалы, отчеты. Умный, чрезвычайно умный муж, и очень занятой. Иногда так и хочется всыпать ему перца, черного перца, чтобы нам обоим стать чуточку злыми и даже жестокими, чтобы прижигало сильней, как эти осы, укусы, когда тигр треплет другого тигра за загривок, порыкивая и урча, играющий зверь, сытый и эгоистичный, впрочем, сегодня и вчера, да, так оно и было.
Шумный стол и я где-то под столом, вспоминается откуда-то снизу вверх
потому что все пьют и смеются, а я малолетка и смотрю на него.
Саша уходит в армию, девушки надевают траур.
Не грусти, невеста, это ненадолго, научись пока щи варить, в жизни пригодится. Дядя Боря, между прочим, тоже слезу пустил, и чтобы скрыть это дело перекинулся на меня, любимый объект для шуток. Знал бы он, как подобные шуточки воспринимает девочка двенадцати лет. Как обещание.
(В ванной вода только холодная, горячую отключили. Ксения, не моргнув глазом, включает душ на полную, ей не привыкать. Она вообще девушка решительная.)
Помнишь, как раньше здесь собирались?
Столы из комнаты в комнату, от стены до стены, иногда даже на улице, но это было давно, садились во дворе, под вишнями,
тут же и дети, и собаки, шум-гам-тарарам, а в гамаке три барышни с косичками, томные, это мы. Потом приходит дядя Витя и нас из гамака вон, потому что ему надо подремать немного, устал. Вечером выносили радиолу
утомленное солнце // нежно с морем прощалось // в этот час ты призналась // что нет любви
но Сашка уже исчез, сбежал с дружками. Не дождалась, сказал дядя Боря, ну ничего, на твой век хватит. Потанцуй пока с Алешей, он у нас без дела слоняется. И не надо нам такого балбеса, мы другого найдем – верного, умного, красивого, будет с тебя пылинки сдувать, девочка моя золотая.
Он веселый, дядя Боречка, но иногда вдруг таким грустным сделается, что хоть плачь. Раз в месяц на него находит самая настоящая хандра – русская, офицерская. И вот тогда единственное средство – пострелять. Собрать старых товарищей и на стрельбище. Я за ними увязывалась, интересно же. Сначала они меня тоже гнали к маме, но потом снизошли. Так что ты полегче с розгами-то, падишах. Я ведь и ответить могу.
Боялась не узнать, дурочка, а он совершенно не изменился. Его взгляд
новый, немного оценивающий, недобрый
кругом снова шум-гам-тарарам, столы от стены до стены, батарея бутылок, тарелки, салфетки, овощи уже нарезанные плачут
папа, перестань, вот он я, живой, господи, да что с вами со всеми, как будто с того света встречаете
я на одном конце, он на другом, еще и не садились, дядя Боречка в белоснежной рубашке, а этот раздолбай в майке, но взгляд
как спелая вишня, темный, с косточкой внутри, надкушенная ягода, горький сок в уголке рта
стол оттуда, из прежних времен, длинный, слишком длинный и я совсем маленькая, откуда ни посмотри
теряюсь среди бутылок, зелени и высоченных гор всякой всячины, иссиня-красные помидоры, густо-алый перец, щеки полыхают или это мне только кажется, нежные персики, едва тронутые солнцем, и виноград, черный как никогда
(Персики, виноград, да у них там край вечного лета, не иначе.)
я словно бы внезапно проснулась, и цвет бьет в глаза
неправдоподобный фиолетовый, синие прожилки, передо мной тарелка с базиликом, чуть дальше кинза, еще влажная, веточки укропа, тархун, все слишком яркое
остальные могут не заметить, но он – с первого взгляда
выдать себя так быстро, но мне не стыдно, нисколечко, и я тоже буду смотреть, глаза в глаза
это как поединок, звон клинков, гости чокаются, с возвращением, я опрокидываю разом стакан хванчкары, хотя для смелости уже ничего не надо, как бы нам на этой смелости не погореть, зато теперь имею полное право на пунцовые щеки, это от вина, конечно, а Ильдар толкает под столом, тебе уже хватит, ты сама просила, чтобы я за тобой следил, так вот, сообщаю, тебе хватит
дядя Боречка постарел, это только вы не меняетесь, все хорошеете, Ксения
Сашка один, дядя Боря с ним не разговаривает, сердится
и не проси, доча, не сяду я с этим паразитом, он мне ни разу не написал, как будто трудно отцу пару строк черкнуть, что все, мол, в порядке, все путем
мы тут с ума сходим, а он возвращается как ни в чем ни бывало – заехал к другу погостить
а что его дома ждут – забыл
(Ехал по мосту, не справился с управлением.)
Сашка на отца совсем не похож, а как сядут рядом – ну просто близнецы-братья, старший и младший
ты сама-то поняла, что сказала, умница
Илька, как ты можешь быть таким скучным когда всем весело
ох, чувствую, основное веселье у нас будет завтра, поставь стакан на место и выпей водички
не хочу водички
тогда сока, умница, давай я тебе налью, и не буянь, пожалуйста
надоел ты мне хуже горькой редьки
говорит Ксения обиженно и встает из-за стола
Краем глаза Ксения замечает, что и он тоже поднимается вслед за ней, не отводя взгляда, за ней как прикованный. Скандал в чистом виде. Сейчас дядя Боря спросит
куда ты, Саша, а как же гости, как же мы
но гости увлечены разговором, каждый норовит высказать все, что он думает об Америке, Ильдар закуривает, глядя в окно на цветущую сирень, снова и снова чиркает зажигалкой, потом, спохватившись, ищет пепельницу
столбик пепла на белой скатерти
Ильдар смахивает его и снова смотрит в окно
никому до них нет дела
выбираясь из-за стола, задевает локтем рюмку, на скатерти расплывается винное пятно
на реке бензиновые разводы, баржа идет вверх по течению, хочешь искупаться?
не особо, отвечает Саша, сплевывая сквозь зубы
а ты действительно взрослая стала
муж есть?
какой еще муж?
обыкновенный, как у всех девушек, которые мне по жизни нравятся
потому и спрашиваю
(ему двадцать с небольшим)
тельняшка, бритый затылок, ручки в брючки, это он нарочно так, чтобы я испугалась
а может и не нарочно
может быть он теперь такой и есть
(на вид она совсем школьница)
спрашиваю, чтобы себя привести в чувство
потому что эти несовершеннолетние, кто их разберет
сегодня да, а завтра в милицию
и привет
привет, мы ведь не поздоровались
как ты тут без меня
плохо
я ужасно без тебя скучала
и ты не боишься мне об этом говорить
нисколько
смелая девочка, новенькие джинсы в облипочку
на попе вышиты розовые сердечки
ногти тоже розовые, с блестками
губы
постой, что ты делаешь
я же не железный
я живой человек
дурочка, не так
когда мы с мамой ходили на пляж, здесь был высокий берег, и с него ныряли вниз головой,
а там черная заводь, торфяная вода, тьма, просачивающаяся из глубины
чуть подальше от берега пиявки
помню, мальчишки собирали их и бегали за нами, а мы делали вид, что страшно, хотя было не страшно
ничуть, я так ждала тебя, и мне надоело быть восьмиклассницей
ох, как надоело, Саша
ржавые кабинки, развалины спасательной станции, лодка, прогнившая от сырости
река съела почти весь берег, смыла его потихоньку, пока я тебя ждала
и вот остался только мамин островок
наш островок, под ивой
мы всегда стелили тут одеяльце, ставили транзистор
у мамы был закрытый купальник в полоску, очень скромный, и все равно к ней постоянно приставали
наверное, потому что она курила, а у нас курящая женщина сам знаешь
но ей было достаточно одного взгляда, чтобы отвадить нахала
жена моряка
то есть это я так думала
а папа прекрасно себе жил через улицу и ходил на работу в проектное бюро
питался в столовой закупался в кулинарии штурмовал «восьмерку» и ехал почти до конца, до остановки магазин-океан
где во дворе футбольная площадка и на веревке белье
и у него было две новых дочки
сказала одна добрая тетенька, которая дала мне конфету «лимончики»
крошечную, липкую, я держала ее в руке и конфета таяла
от жары, от ее жалости, вернее, жадности
я почему-то сразу поняла, что она жадная и хочет у меня что-то отобрать
но не на такую напала
все свое я ношу с собой, Саша
и папа, и мама у меня с собой, вот тут
и ты, вот здесь, крепко-накрепко, до конца жизни
мне ничего не стоит прямо из-за стола отправиться в Америку
если ты, конечно, не против
(как странно они обнимают друг друга
словно призраки, которые проходят насквозь
и не могут встретиться
тонкие лямочки, считай что ничего нет
его пальцы огрубели, все-таки три года в армии
но она-то почему не чувствует
что обнимает воздух
облака отражаются в ее зрачках
торфяных озерах
Саша, до конца жизни
их тела удлиненные гибкие
руки сплелись как стебли речных растений
желтая кубышка поднимается над головами
глазами стрекоз смотрит на них
последнее школьное лето)
я часто приходила сюда
пока это место не стало таким же
как и все остальные
река заросла
на том берегу морковное поле
на этом гуляют с собаками
или ловят рыбу
которой тоже почти не осталось
через полгода начнется строительство
выроют котлован
и похоронят в нем все
что мы когда-либо
здесь потеряли
(его юное лицо
бледное, почти прозрачное тело
гудок проходящей баржи
они вливаются друг в друга как два течения
теплое и холодное
смешиваясь, перепутываясь
и волосы водоросли
извиваются в воде льнут ластятся
языки холода и тепла
речные поцелуи
в июльскую жару, на дне которой
тлеет осенняя листва)
я брошу все
и поеду с тобой
брошу того кого люблю
больше всех на свете
сделаю ему больно
скажу что ушла к тебе
добавлю что теперь совершенно счастлива
и что раньше ничего подобного
оставлю одного
в чистенькой пустой квартире
с видом на детскую площадку
чтобы он плакал курил
пил черный кофе
чтобы он наконец утешился
и нашел себе другую
добрую верную
красивую и смелую
как поется в маминой песне
(эльфы-подростки
задыхающиеся рыбы
грудная клетка поросла травой
губы светящиеся моллюски медузы
губки переливаются играют
серебристые бычки на глубине
стайкой обтекают камни
железный лом бутылки
консервные банки
покрытые илом)
нас уже хватились
и дядя Боря растерянно
наверное, с пацанами где-то носится, постреленок
ярко-зеленая трава с желтыми соцветиями, стелющаяся по земле
плотная, жесткая, как матрац в пионерском лагере
все вымерло, а ей хоть бы что
там где был песчаный пляж и мы ныряли с мостков теперь только она
это спорыш, говорит Саша, сплевывая на траву
растет на чем попало, на голом песке
ему для себя ничего не надо, тянет воду длинными корешками
возьмешься за стебель, да не тут-то было
их целая семейка, и еще, и еще
земля заштопана ими как старый носок
не трогай
только руки себе повредишь
погляди, у тебя все пальцы изрезаны
оставь ты эту траву, чем она виновата
да, я такой
уезжаю завтра утром
там у меня жена
ну ты в курсе
жена и работа
да и вообще
я давным-давно не отсюда
я нездешний
а у тебя вся жизнь впереди
(она уходит под воду
ныряет глубоко и ищет его
всплывает наверх, глотнув воздуха
и снова на глубину
чтобы еще раз поцеловать его
как тогда у речки
у заводи
там где грязная ленточка
зацепившись за корягу
полощется в воде
где нефтяное пятно
и на дне истлевшая листва)
Ох, Ксюша, хотел бы я, чтобы Сашка увез тебя в Америку.
А ты Ильдарчик не слушай, она мне как дочка, вот с таких пор ее знаю, тебя еще на свете не было.
Обижаете, дядя Боречка, я ее постарше буду.
А, ерунда. У Сашки жена... не скажу, чтобы совсем... но не очень она мне. Готовить умеет – что да, то да. Но Сашка при ней пить начал, чего за ним никогда не водилось. И она, бывает, с ним сядет и ну водку хлестать. Как мужик пьет, и ни в одном глазу. А Саша мой –
таксист, ему вообще пить нельзя. Ладно работу потеряет, как бы чего похуже не случилось. Он у нас парень увлекающийся. Мы с матерью думали-думали и решили поехать к ним, а то неспокойно как-то.
Значит, это мы вас провожаем? А мне Лида сказала...
Лида твоя – коза, все перепутала. Видно, очень ей хотелось на Сашку посмотреть. Она к нему с детства неравнодушна. Но ты сама виновата. Сколько у меня не была?
Не переживайте, дядя Боречка, скажу вам по секрету, что моя жена хотя и умеет готовить, но почему-то никогда этого не делает. Видите, какой я худой? И ваш Саша таким же стал бы.
(Ехал нетрезвый, сорвался с моста, два дня назад, тело до сих пор не нашли.)
Это потому что ты за ней плохо смотришь. Ее надо в ежовых рукавицах держать, учти, а избыток самостоятельности только во вред. Повезло тебе, Ксюша, с мужем. А ты не слушай, не слушай, иди пока погуляй. Хороший мужик, добрый, и тебя любит. Ты уж с ним поласковей.
Эх, ребята, знали бы вы, как мне не хочется уезжать!.. Все здесь оставляю, жизнь, молодость, все. Айда, оторвемся в последний раз, я договорился, у меня все схвачено.
Маленький браунинг, гладкий, холодный, точно по руке. В тире кроме них троих никого. Близковато, ворчит дядя Боря, разве это стрельба. Вот раньше бывало... Эх, вздыхает он снова, потом поднимает руку и уверенно бьет точно в яблочко, пулю в пулю.
Потом Ильдар, все больше по краю, одна пятерка, остальное так себе. Мог бы и поточнее. Тебе бы отдохнуть как следует, работаешь много. Рука неверная, глаз не алмаз.
Это от бумажной работы, дядя Боря. Целый день за компьютером.
Плохая работа. Хотя сейчас хорошей не бывает.
А теперь ты, умница.
И Ксения стреляет –
бах, бах, семь, девять, снова семь
нет, десятки у нее не будет никогда
хладнокровно разрядила всю обойму
ну и девка, говорит дядя Боря
чистый порох
не зря учил.
А ты, Ильдарчик, не попадайся ей под горячую руку.
Кто ее знает, на что она способна.
|
|
Категория: Новости |
Просмотров: 299 |
Добавил: thdran
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
|
|